Воспоминания человека, служившего на Т-35. ( отрывок)
Водитель великана и малыша. Смоляков Иван Ерастович, 1918 г.р. Старший сержант, награжден медалью "За отвагу".
Родился я в селе Иванищи Владимирской области. Было нас в семье четверо детей - трое братьев и сестра, я был самый старший. Отец у нас рано умер, и с 12 лет я уже был в семье мужиком - старшим, значит, и должен был семью кормить. Ежели бы не колхоз, мы бы, наверно, помёрли. Хотя и в колхозе несладко было, и голодно, особливо в 33-34 году. С детства я ко всяким железкам и механизмам интерес имел, и как в колхозе трактор появился, я стал трактористу помогать, а потом и сам за руль сел - мне еще четырнадцати не исполнилось.
А к шестнадцати я уже считался лучшим трактористом в селе. Только это и помогало, а то б не прокормились - братья еще малые были. А уж как среднему, Гришке, четырнадцать было, я стал Гришку трактору обучать... Так что, когда меня в 38-м в армию призывать стали, я уже за семью-то не боялся.
Вот значит, призвали меня. На комиссии врачи меня посмотрели, военком говорит:
- Ты, значит, трактористом был?
- Был, - отвечаю.
- Будешь танкистом! Я, честно, обрадовался...
Попал я в танковую школу, в Орше она была, и стал учиться на механика-водителя танка. Поначалу несладко пришлось, потому что с грамотой у меня не очень было - только два класса у менябыло в деревне... Но я старательный был, да и танки полюбил. Очень мне они понравились - сила в нем чувствуется. Я, даже, бывало, пел, когда танк вел... Ну и склонность опять же у меня к механизмам. Так что к выпуску я уже одним из лучших механиков был в школе. В комсомол вступил. Проучились мы, и по выпуску стал я отделенный командир (это уж потом стали сержантом называть, года с 39-го что ли... или с 40-го...).
Учили нас сначала на стендах - это, значит, седло такое, два рычага, доска с циферблатами - и вот инструктор тебе команды отдает... Потом пересадили нас на танки - на Т-26. Тут мы нехорошим словом стали стенды поминать - в танке нагрузка на рычаги больше, постоянно их дергать тяжелее. С непривычки у многих машины такие петли вытворяли - куда там летчикам! Учили, в основном, водить. Ну и матчасть, понятно. Тех, кто с нами там на командиров машин учился, еще, помню, радиоделу... Но у нас во всей школе только два танка были с рациями - ну, знаешь, вокруг башни, а остальные такие, голые.
Водить учились все больше на полигоне, больших маршей не было почти - только два раза были, один раз на 30 км., а второй на 50 с чем-то... Может, еще должны были быть, но на втором марше курсант Ермилов из второй учебной роты (я в первой был) уронил танк в овраг, сам покалечился, и инструктора покалечил. После этого всех снова стали только по полигону гонять.После выпуска стали нас разбирать по частям. Одним из первых приехал полковой комиссар, и среди прочих, отобрал меня. Еще четырех человек от школы забрал.
Построил нас, значит, и говорит: - Я вас, самых лучших, специально отбирал! Будете служить на самых лучших танках, которые у Красной Армии есть!
Вот приехали мы в часть. Что за танки, чего - не знали совершенно. Ясно, что не Т-26, потому что название у части такое - "Особая тяжелая танковая бригада прорыва". На Украину, значит, приехали, в Харьков. А потом, через несколько месяцев, перекинули нас в Житомир... Ну, рядом. Там совсем близенько до Житомира было...
Однако вместо казарм нас после бани ведут на плац и зачисляют в учебный батальон - опять, говорят, будете учиться! Потому что машины сложные и секретные.
Я как первый раз танк этот увидел - рот раскрыл. Т-26 и тот после трактора - здоровый, а уж тут-то... Башен - пять штук, стволы торчат в разные стороны, гусеницы - в человеческий рост! Чтобы забираться, лезешь по специальной лесенке. И весь он... ну такой огромный, что словами - не передать. Страшновато даже. А экипаж - целая футбольная команда, аж 10 человек!
Стали нас к танку приучать. Сначала матчасть - мотор, трансмиссию, чтобы всё могли чуть не с закрытыми глазами. А за рычаги пока не пускают. Потом я и вовсе огорчился - оказывается, я, хоть и механик-водитель, а танком управлять не буду. Мое дело - мотор. Стрелять из пулемета пришлось подучиться - нас в школе хоть и учили, но не очень - наше дело там было - масло да мотор... Очень я огорчился, и пошел к командиру роты. Так мол и так, я же в школе из лучших был! Ну, комроты - старший лейтенант Босой такой был - посмеялся, и говорит: "Учиться водить все равно будешь - ты же должен уметь заменить водителя! Но там, говорит, образование иметь надо. Может, потом подучишься..."
И так мне обидно стало! Я же уже в этот танк влюбленный, можно сказать, был... Так что когда нас стали обучать вождению его, я целый день из-за рычагов не вылезал. Инструктор говорит - отдохни, мол, а я - нет! Но одного не учел. Танк этот, Т-35, водить очень тяжело было. Т-26 по сравнению с ним легко водился. А здесь я за день так руки-то натрудил, что у меня с непривычки правую аж свело до самого плеча. Уже инструктор нас отпустил мыться, а тут навстречу - ротный идет! Я его приветствовать, а у меня руку как сведет, и я ее поднять выше плеча не могу. Пришлось голову наклонить, чтоб, значит, под козырек... А он - Эт-т-то что за безобразие!? Так мол, говорю, и так - руку свело, перетрудил на рычагах, на вождении. Он меня уже серьезно выслушал, головой покачал, сказал - Хорошо, идите, мол... Смотрю потом - начал он ко мне присматриваться. С инструктором, со Стеценко, разговаривает часто, расспрашивает что-то.
Через два месяца комиссия - учебу мы закончили. И вот вызывают меня в кабинет - сидят там майор-комбат, Босой и Стеценко. Майор мне говорит: - Товарищ Смоляков! Мы знаем, что вы хотите стать старшим механиком-водителем, что вы любите танк и знаете свое дело. Старший лейтенант Босой и старшина Стеценко подтверждают, что вы можете стать классным механиком-водителем.
Но занимать эту должность вы пока не можете по несоответствию звания и по образованности. Однако бригада наша сейчас расширяется, будут приходить новые машины и при первой возможности я рекомендую командиру одного из батальонов назначить вас старшим механиком-водителем. Пока же повышайте свою квалификацию, подучитесь - останетесь в нашем учебном батальоне помощником инструктора. Как он сказал, так и вышло. Год почти прослужил я сначала помощником инструктора, а потом инструктором в учебном батальоне, но своего дождался. Дали мне третий зуб в петлицу, дали мне и машину.
Но честно говоря, Т-35 этот был не сахар. Очень тяжелая машина была, и сложная. В управлении тяжел был - куда там! Очень нужно было быть физически сильным человеком, чтобы его вести - не говорю целый день, по целым дням его не водили. Потому что было такое правило - после 50 километров марша обязательно провести профилактический осмотр. Ломались часто, особенно с трансмиссией была беда. У меня на машине мы за полгода две КПП поменяли. А мы больших-то маршей не делали, машины старались беречь.
В 40-м весной меня в числе лучших механиков послали на первомайский парад в Киев. Считай, недели за три мы стали машины готовить - все моторы перебрали, КПП, все до последнего винтика. Потому что большая честь была, и мы этой честью гордились - все свободное время даже машинами занимались. Волновался я очень - мы же, считай, всю Красную армию представляли... На четыре кило похудел - вот как нервничал! А сам парад не очень помню. Из люка и так особенно много не видать, да еще в голове одна мысль - строго дистанцию выдержать... Так в корму передней машины и глядел. А вот после парада нас какой-то генерал поздравил, хвалил за прохождение, и всем жал руки. Нет, не Тимошенко. Не знаю фамилии. Но я это хорошо помню - все в письме матери написал, они всей улицей письмо читали...
Летом 40-го года нас перебросили на Западную Украину, под Львов. Когда наши пошли Западную Украину освобождать, мы очень жалели, что нам приказ не поступил. А тут мы приехали уже на освобожденную территорию, значит. Дали нам указание бдительность усилить, потому что территория вроде наша, но врагов еще много. Марши вообще прекратились, только в боксах с машинами возились. Формировали нас заново, стали мы 34-й танковой дивизией. Полк у нас был образцовый. Укомплектован был всегда на сто процентов, с запчастями порядок, городок военный хороший...
Ждали ли войну? А черт те знает... То есть ждали, конечно. Знали, что кругом враги. Комиссар нам политическую обстановку часто объяснял. Но я, честно, не очень интересовался. Потому что уверен был - если что, врага мы опрокинем. Ну, нас воспитывали так... Я вот спортом увлекся, боксом. Я же низкий такой был, крепенький, и удар у меня хороший был. Так что про войну я особо много не думал. Однако весной Прим. автора: (1941-го) пришло мне время демобилизоваться. А ротный мне как-то и говорит: - А оставайся-ка ты, Смоляков, на сверхсрочную. Летом в отпуск съездишь, а осенью пошлем тебя в полковую школу, станешь старшиной. Класный ты механик, жалко тебя отпускать.
А тут и я подумал - а чего мне, действительно, в деревню возвращаться? Братья выросли, Гришку тоже прошлой осенью призвали, но мать пишет - все у них хорошо, наладилось, все работают и довольны. Опять же - при деле я здесь, и нравится мне это. Ну, и форма, само собой... Как в увольнительную на танцы - так от девок отказу нет... Серьезное это дело - военное, и я при деле. Да... Написал матери, что остаюсь на сверхсрочную службу, что летом отпуск обещают - пусть ждет...
Стало быть, вечером 21-го июня мы в клубе у нас посмотрели кино... Не помню, что за кино... Но не "Чапаев", это точно, я его очень любил, и много раз смотрел, я бы запомнил. Комедию какую-то. И отбой. Как вдруг, часов в 12 ночи дневальный в казарме: Тревога!!! Ну, мы оделись, из казарм выскочили, и бегом к боксам - места в танках занимать. Заняли. Сидим, ждем отбоя тревоги. Потому что это была уже пятая, что ль, тревога за месяц. Но каждый раз - заняли места, и отбой. Даже машины из боксов не выводили. Они у нас по новому приказу, который в начале июня дали, частично снаряженные были. Вдруг команда: - Построиться! Построились. Стоим, ждем. Приказов никаких. Я Гнедько, нашего заряжающего, в бок пихаю - Гриша, чего ты думаешь? А Гнедько хохол был, затейник, всегда шуткой отмахивался, очень матерился лихо, хоть за это наряды ему давали - он мне вдруг тихо: - А ить война буде, Ваня. И - бежит наш ротный, капитан Вереев: - Танки заправить! Вывести из парка!
Тут некоторая суматоха поднялась, но заправились быстро, вывели машины на полигон. Стали боеприпасы загружать. А уже светать стало, вдруг слышим - гудят моторы, самолеты идут. Силуэтики такие черные, на фоне неба... И вдруг - где-то южнее - бах, бах - взрывы. Далеко, километрах в двадцати... Так у нас война и началась.
Загрузились мы, получили приказ - следуем на запад. Только километров тридцать прошли - стой, поворачивай оглобли! На юго-восток, на Самбор. Чтобы не потеряться, мы в роте на башнях сзади мелом цифру два нарисовали - вторая рота, значит. Но колонна пока ходко идет. Часа в два дня первый раз обстреляли нас - прилетел самолетик небольшой, сбросил пару бомб, сжег автомастерскую. Ранило там двоих.
К ночи прошли километров семьдесят, сборный пункт в лесу - глядь, одной машины из батальона уже нет. Отстала. Но ночью пришли, починились в дороге. Про первые дни рассказывать мне особо нечего. Днем идем, ночью стоим. Много идем, целыми днями. Колонна танков, машины. В первый день дороги почти пустые были, потом стали беженцы попадаться, чем дальше, тем больше. Опять же и машин на дорогах стало больше. Пару раз пехотные части обгоняли.
На третий день приказ пришел - двигаться только по лесным и проселочным дорогам. Тут стала колонна растягиваться, полк наш медленно идет... А мы все идем, а немцев нет все и нет. Самолеты летают, но снизу не очень разберешь - наши или чьи... Первые пару дней не бомбили. 24-го уже, когда ко Львову подходили, нам в первый раз как следует врезали - сколько уж там самолетов по нам отбомбилось, не знаю - впереди, в начале колонны были взрывы. Но стояли минут двадцать, видать, дорогу растаскивали. Я люк открыл, смотрю - а там дым столбом, горит что-то... Потом мимо проходили - машины сгоревшие, и танк один стоит на обочине. Не горит, кто-то там копается...
Вообще стали машины отставать - по таким дорогам, как же не отстать... КПП горели, моторы ломались - я ж по мирному времени помню - у нас постоянно в полку пять-шесть машин да стояли под ремонтом. Как раз за Львовом одна машина из нашей роты, лейтенанта Комариского (?) отстала. КПП они разбили. А с запчастями неразбериха началась - кое-что в летучках везли, но батальон обеспечения нас то ли обогнал, то ли отстал...
Разговоров нет почти. Как-то это вот запомнилось - почти не разговаривали. Словно мы пружина была - и ударить надо было, а мы все не ударяли. И идем уже на восток. И артиллерия иногда слышна стала. После Львова кошмар начался. Колонна растянулась на десяток километров, потому что дороги просто забиты - толпы народа, кто на повозках, кто пешком...
И немцы начали бомбить постоянно. А чуть самолет - "Воздух!" - так такая паника на дороге начинается! Машины бросают, разбегаются кто куда. Самолет уже улетел, а они все не возвращаются. А нам же двигаться надо! Одна такая полуторка на повороте как раз перед моим танком поперек дороги встала. Командир наш - лейтенант Столбов - мне: "Скинь ее к чертям с дороги!". Ну, пришлось...
Километрах в восьмидесяти за Львовом у нас радиатор потек. Встали мы, и встали надолго. Какой-то майор на полуторке подъехал, передал приказ - место сосредоточения юго-западнее Бродов, завтра к вечеру. А мы остались чиниться. Прокопались весь день и часть ночи. Пошли догонять полк. К утру догнали колонну, но не нашего, а соседнего, 68-го полка.
Не дошли до Бродов километров пятьдесят (это уже 27-го вечером было), новый приказ - повернуть на юг, на Злочев, а оттуда на Тарнополь... Может, кто в полку и понимал, что к чему, зачем нас так бросали... Ну а мы совсем перестали понимать. И, видать, не мы одни. Столько народу по дорогам моталось, и все в беспорядке - никто не понимал, куда, кто... Так что шли очень медленно.
Не доходя Тарнополя сгорел у нас главный фрикцион. Тут уже сделать ничего было нельзя, и танк мы бросили. Пулеметы закопали, как положено, оптику забрали с собой. Так и не дошел наш великан до немцев... >>>
|